Главная » Красота и здоровье » Философские взгляды достоевского. Диалектика основных антропологических категорий в творчестве ф

Философские взгляды достоевского. Диалектика основных антропологических категорий в творчестве ф

«Братья Карамазовы», «Преступление и наказание», «Бесы», «Записки из смертного дома», «Дневник писателя», «Записки из подполья», «Идиот».

Особенно глубокий философский смысл имеет творчество Достоевского, относящееся к высшим достижениям русского национального самосознания. В 40-е гг. молодой Достоевский примкнул к просветительскому направлению русской мысли: он становится сторонником того течения, что впоследствии сам называл теоретическим социализмом. Эта ориентация привела писателя в социалистический кружок М. В. Буташевича-Петрашевского. В апреле 1849 г. Достоевский был арестован и осужден на смертную казнь, но в последний момент казнь была заменена каторгой.

Идейное содержание его творчества после каторги претерпело значительное изменение. Писатель приходит к выводу о бессмысленности революционного преобразования общества, поскольку зло, как полагал он, коренится в самой человеческой натуре. Достоевский становится противником распространения в России «общечеловеческого» прогресса и признает важность «почвеннических» идей. Главное содержание этих идей выражено в формуле: «Возврат к народному корню, к узнанию русской души, к признанию духа народного». Одновременно Достоевский выступал противником буржуазного строя, как безнравственного общества. Он порицал современную ему западную культуру за отсутствие в ней «братского начала» и чрезмерно разросшийся индивидуализм. Достоевский сумел опереться на русскую православную традицию, хорошо знал средневековую русскую философию (Нил Сорский, Кирилл Туровский).

Главной философской проблемой для Достоевского была проблема человека: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать…» Сложность, двойственность человека, отмечал писатель, сильно затрудняют выяснение действительных мотивов его поведения. Причины действий человека обычно гораздо сложнее и разнообразнее, чем мы их потом объясняем. Зачастую человек проявляет своеволие из-за своего бессилия изменить что-либо, из-за одного несогласия с «неумолимыми законами». Особое влияние на мировую культуру и философию оказало мастерское исследование Достоевским «бездны» мятущейся человеческой души с ее противоречиями и страстями, художественный анализ глубин подсознания. Принципиальную особенность человеческого бытия Достоевский видел в противоречивости желаний и страстей, раздирающих душу.

Познание нравственной сути человека, с его точки зрения, задача чрезвычайно сложная и многообразная. Сложность ее заключается в том, что человек обладает свободой и волен сам делать выбор между добром и злом. Причем свобода, свободный ум, «бесчинство свободного ума» могут стать орудиями человеческого несчастья, взаимного истребления, способны «завести в такие дебри», из которых нет выхода. Зло в человеке находится гораздо глубже, чем принято считать. Оно изначально есть в человеке. Человек становится личностью, когда сознательно следует добру. Человек предназначен добру и он это осознает, как бы глубоко не пал. Несчастье человечества в том, что в нем «помутилась эстетическая идея»; оттого теперь красота стала «страшная и ужасная вещь», она и «таинственная вещь-тут дьявол с Богом борется, а поле битвы-сердце человеческое». Вот это «помутнение эстетической идеи», в силу которого дьявол овладевает человеком, когда в нем пробуждается эстетический восторг,-и объясняет, почему утеряно людьми «уменье» владеть святыней, открытой его сердцу.

Вершиной философского творчества Достоевского явился роман «Братья Карамазовы»– последнее и наиболее крупное его произведение. Здесь сталкиваются два истолкования человеческой свободы. Первое – понимание свободы как благополучия, обустройства материальной стороны жизни. Второе – свобода как духовная ценность. Парадокс заключается в том, что, если человек откажется от свободы духовной в пользу «тихого, смиренного счастья», тогда он перестанет быть свободным. Свобода, следовательно, трагична, и нравственное сознание человека, будучи порождением его свободной воли, отличается двойственностью.

Через все творчество Достоевского проходит вопрос: есть ли Бог? И в целом ряде своих романов он показывает, какое смятение вносит в душу человека отказ от веры в Бога и к каким преступлениям способны прийти атеисты, живущие по принципу: «если Бога нет, то все дозволено». Но при этом Достоевский не занимается морализаторством, и он вовсе не осуждает таких людей. Скорее, он стремится их понять, выявить причины их «отступничества» от веры и следующей отсюда трагедии неверия, греха, преступления. Интересно отметить при этом, что из всех «отступников», ставших героями романов Достоевского, один только Раскольников («Преступление и наказание») в конце романа обретает веру и возвращается к православной церкви. Нет среди главных героев Достоевского и «стихийных атеистов», для которых вопросы веры вообще не имеют значения. Его главные герои - это как раз те, в душе которых идет бесконечная борьба по этим вопросам (Иван Карамазов).

Достоевский развил идущее от славянофилов понятие соборности, истолковав его не только как идеал соединения в церкви, но и как новую идеальную форму социальности, основанную на религиозно-нравственном альтруизме. Достоевский одинаково не приемлет как буржуазный индивидуализм, так и социалистический коллективизм. Он выдвигает идею братской соборности как «совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех».

Философские воззрения Достоевского можно в целом охарактеризовать как христианский гуманизм, в котором до предела доведена идея ценности каждой человеческой жизни и личности. Общеизвестными стали слова, вложенные Достоевским в уста Ивана Карамазова о том, что никакая мировая гармония, никакой рай не могут быть оправданы, если они стоят слезинки хотя бы одного замученного ребенка. Спасение человечества он видит в христианских идеалах любви, добра и красоты («красота спасет мир»).

АНТРОПОЛОГИЯ ДОСТОЕВСКОГО

1. Проблема Достоевского

Понимание того, что творчество Достоевского имеет глубокое философское содержание, что в нем воплощено совершенно новое представление о человеке, о его сущности, о его предназначении в мире, было осознано уже ближайшими современниками писателя; вспомним хотя бы известные три речи Вл. Соловьева о Достоевском . С течением времени по мере роста количества трудов, посвященных выявлению и интерпретации главных принципов мировоззрения Достоевского, становилось все более и более очевидным, что ему принадлежит особая роль не только в истории русской литературы, но и в истории русской философии.

Одна из важных особенностей развития русской философии была связана с тем, что в древнерусской культуре не произошло того характерного синтеза христианской веры и античной философии, который еще в средние века привел к формированию западной философии. В связи с этим философия очень долго не могла выделиться в обособленную сферу культуры, и национальное мировоззрение на протяжении многих столетий существовало и развивалось исключительно в интуитивно-образной форме — в изобразительном искусстве, в религиозных сочинениях, в литературе. В конце XVIII — начале XIX века наступил перелом; активное усвоение западной культуры, инициированное реформами Петра I, привело к тому, что философия, как рациональный метод решения важнейших мировоззренческих проблем, начала свое самостоятельное развитие в России. Естественно, что это развитие на начальном этапе проходило под непосредственным влиянием Запада, и многие западные философы (в конце XVIII века — Лейбниц и Вольтер, в первой половине XIX века — Шеллинг и Гегель) представали для русских мыслителей как непререкаемые авторитеты, открывающие в своих трудах высшие и последние истины о мире и человеке.

Однако русская культура, несмотря на свою «молчаливую», «безъязыкую» историю, была культурой сильных и глубоких интуиций, которые не могли быть вполне соединены с рациональными конструкциями западной философии (и тем более не могли быть замещены ими). Это привело к тому, что духовная деятельность многих русских мыслителей первой половины XIX века протекала под знаком резкого дуализма, резкой противоречивости двух тенденций: желания принять и развить на почве русской культуры рациональные, продуманные до деталей философский системы Запада, с одной стороны, и стремления развивать глубокое интуитивное мировоззрение, традиционное для самой русской культуры, с другой. Это внутреннее противоречие в той или иной степени мы находим у П. Чаадаева, у славянофилов (А. Хомяков, И. Киреевский), у В. Белинского, у А. Герцена и др. Все они одновременно и благоговеют перед западными кумирами (перед Шеллингом или Гегелем) и проклинают их за то, что в их сочинениях не находится места для самых важных интуиций, выстраданных русской культурой, таких как интуиция живого, цельного человека, интуиция милосердного, человечного Бога, интуиция гармоничной, преображенной природы и др.

Результатом этой борьбы двух тенденций стало преобразование и обогащение каждой из них. Система понятий и принципов западной философии, будучи перенесенной на российскую культурную почву, обогатилась не свойственным ей исходно иррациональным, эмпирически-жизненным содержанием, стала использоваться для решения таких задач, которые не входили в проблемное поле западного рационализма. С другой стороны, глубокие интуиции национального мировоззрения от столкновения с рациональными методами философствования приобрели бóльшую ясность и осмысленность, выявили всю полноту своего содержания, что, в свою очередь, способствовало дальнейшему плодотворному развитию самобытной философской традиции.

В этом контексте становится более понятной роль Достоевского в развитии философской мысли России. Достоевский дал выдающийся пример характерного для русской культуры образно-художественного методы решения главных мировоззренческих проблем, выступив в этом качестве преемником всего самого ценного в духовном наследии России, одновременно, глубоко переработав те «уроки», которые национальное философское мышление усвоило из знакомства с лучшими образцами западной мысли. Творчество Достоевского в такой же точно степени является гениальным и адекватным выражением национального мировоззрения XIX века, в какой русская икона была гениальным и точным выражением мировоззрения, характерного для Древней Руси XV — XVI веков. Более того, Достоевский в своих произведениях осуществил художественное «освоение» некоторых ключевых проблем западной философии и показал возможность новых подходов к их решению, основанных на традициях интуитивного, образного мировосприятия. Именно поэтому значение Достоевского как мыслителя, открывающего новые пути в философии, очень скоро было осознано и в Западной Европе, в результате чего русская философия получила, наконец, признание в качестве самобытной национальной школы.

Понятно, что для всех последующих русских мыслителей Достоевский стал неисчерпаемым источником творческих импульсов, фигурой, по отношению к которой, определялись возможные направления дальнейшего развития. Однако парадоксальность иррациональной диалектики идей, получивших художественное воплощение в произведениях Достоевского, состоит в том, что она с трудом поддается однозначному рациональному выражению. В связи с этим усвоение и использование художественных озарений Достоевского сопровождалось постоянными попытками дать рациональную интерпретацию его мировоззрению, выделить и сформулировать «главное» в его творчестве. Практически каждый представитель главной линии развития русской философии в той или иной степени осуществлял в своем творчестве такую интерпретацию; в результате, не будет большим преувеличением сказать, что вся русская философия конца XIX — начала XX века — это своего рода коллективная «интерпретация» тех философских идей, которые заложены в творчестве Достоевского.

Каждый русский мыслитель, писавший о Достоевском, добавлял что-то новое в понимание его художественного мира, однако окончательной и полной «концепции», объясняющей творчество Достоевского, так и не было создано. И это естественно; как невозможно в однозначной рациональной форме полностью выразить мировоззрение древнерусских иконописцев, их «умозрение в красках» , так же точно невозможно свести к набору рациональных формул то представление о человеке и Боге, которое заключено в художественных образах Достоевского. В этой невыразимости на самом деле и заключается одно из важнейших достоинств философского стиля, характерного для нашей национальной философской школы, отдающего предпочтение глубоким интуициям, а не формальным, логически выверенным системам.

Достоевский не может быть для нас только «классиком», в творчестве которого не осталось ничего неясного и проблематичного. Мы принадлежим к тому же самому «мировому эону» (пользуясь гностическим термином, ставшим популярным в русской философии благодаря Н. Бердяеву), что и Достоевский, и все те проблемы, которые ставил и пытался решать писатель, все еще остаются насущными для нашего времени, от их решения зависит наше будущее. Поэтому и сегодня являются актуальными попытки понять глубинный смысл его творчества, удивительно созвучного нашим сегодняшним проблемам и устремлениям. При этом, конечно же, невозможно игнорировать все то, что уже было достигнуто философской мыслью в освоении творческого наследия Достоевского. Современный подход к творчеству великого русского писателя должен гармонично сочетать богатую традицию философского анализа его художественного мира (с учетом и использованием всех высказанных ранее точек зрения) и наш сегодняшний исторический и жизненный опыт, позволяющий не столько «подправить» пророческие интуиции Достоевского, сколько увидеть их подлинное содержание, быть может, не вполне понятое его современниками и ближайшими последователями в силу отсутствия у них достаточной исторической перспективы для оценки этих пророческих интуиций.

Несмотря на многообразие подходов к творчеству Достоевского, некоторые принципиальные моменты его мировоззрения не вызывают больших сомнений, и в их отношении существует определенное единство всех исследователей. Прежде всего это касается тех предпосылок, на основе которых формировалось философское мировоззрение Достоевского.

Все оригинальные русские мыслители первой половины XIX века в своем критическом усвоении западных идей неизбежно приходили к одной и той же проблеме — к проблеме соотношения отдельного человека, взятого во всей его эмпирической конкретности и ограниченности, и бесконечно совершенного и бесконечно благого Бога. Усваивая идеи современной им западной философии, русские мыслители не могли принять два главных момента в системах западного рационализма: умаление значения эмпирической личности, превращенной в несущественную «деталь» мирового процесса развития единого духовного начала, а также сведения живого и человечного Бога к абстрактному Абсолюту, всеобщей субстанции, поглощающей отдельного человека и не считающейся с его стремлениями. В этом смысле вся история русской философии XIX века предстает как все более решительная борьба с «отвлеченными началами» западного рационализма . Из предшественников Достоевского особенно большое значение здесь имело творчество славянофилов и А. Герцена.

В сочинениях А. Хомякова и И. Киреевского критика западного рационализма и, в первую очередь, рационалистического представления о Боге и о смысле отношений между человеком и Богом (т. е. о смысле религиозной веры) вышла на первый план и приобрела особенно резкий характер. В частности, Хомяков в своей идее соборного единства людей в рамках Церкви, понимаемой не столько как земная организация, сколько как мистическая духовная целостность, позволяющая каждому отдельному человеку уже в его несовершенной земной жизни быть причастным божественному совершенству, выдвинул совершенно новое, не характерное для западной философской мысли, понимание Бога, божественного бытия. Бог — это живое , конкретное бытие, бесконечно близкое каждому человеку; через причастность этому мистическому бытию человек обретает себя, становится личностью, придает смысл каждому элементу своей жизни .

С другой стороны, А. Герцен, пройдя период увлечения философий Гегеля, в поздних своих работах полностью отверг гегелевские идеи объективного духа и исторической необходимости за то, что они умаляли значение отдельной личности, и пришел к радикальному персонализму , в котором единственным абсолютным началом признавался эмпирический человек, отдельная личность, обладающая всей полнотой внутренней свободы. Доходя до прямого атеизма, Герцен отверг существование какого бы то ни было источника закономерности, необходимости, даже элементарной осмысленности мира в целом и всех событий природной и человеческой истории. Человеческие личности, единственные центры смысла и целесообразности, предстают у Герцена погруженными в безбрежный океан мировой бессмысленности, обреченными на непрерывную и трагичную борьбу за свою независимость и свободу со всем окружающим миром .

Хомяков и Герцен в своих работах наметили достаточно различные, можно сказать, крайние, полярные подходы к решению главной проблемы мучившей всех русских мыслителей, — проблемы смысла бытия отдельной личности и смысла ее отношений с Богом. Именно в силу их крайнего характера эти подходы невозможно было развернуть в целостное и связное мировоззрение, дающее реальную альтернативу западному рационализму с его культом «отвлеченных начал». Необходимо было сгладить радикализм этих позиций (весьма популярных в общественной жизни России середины XIX века) и попытаться осуществить их синтез. Понятно, что это было почти невозможно осуществить в рамках рациональной конструкции, опирающейся на традиционные формы западной философии. Но здесь и выявились преимущества художественно-образного метода решения мировоззренческих проблем, характерного для русской культуры. В своем творчестве Достоевский осуществил указанный синтез противоположных подходов к сущности человека и Бога, разработанных его предшественниками, и развил на их основе целостное и глубокое философское мировоззрение, вобравшее в себя все ключевые интуиции русской культуры.

Все сказанное позволяет выделить тот главный срез мировоззрения Достоевского, по отношению к которому становятся понятными все его составляющие. Главной целью писателя является построение философской антропологии, в которой дается совершенно новое решение проблемы человека, отличающееся не только от того, что было принято в западноевропейской философской традиции, но и от подходов к человеку у других русских мыслителей. Достоевский сумел достичь этой цели в немалой степени за счет того, что он переосмыслил основные принципы изображения личности в литературе. В рамках давней и устойчивой традиции европейской литературы человек рассматривался только в психологической плоскости, только с точки зрения тех психологических законов, которые управляют поведением личности и которые без труда выявляются с помощью анализа его внешнего поведения. В противоположность этому антропология Достоевского носит совершенно иной характер («я не психолог», — писал Достоевский), в ней на первом месте оказывается метафизическое измерение человека, ее целью становится объяснение человека, всех парадоксальных особенностей его жизни, из самых глубоких основ жизни вообще.

Конечно, Достоевский не мог обойти вниманием ни чисто психологического, ни нравственного измерения человеческой личности, однако всем своим творчеством он доказывает, что оба этих измерения невозможно рассматривать в изолированности от метафизической составляющей, в которой человек понимается как особое бытие, как ключевой элемент онтологической структуры реальности. Именно этот метафизический аспект антропологии Достоевского и будет главным предметом дальнейшего анализа, в то время как психологический и нравственный срез антропологической концепции великого русского писателя будет рассматриваться только в свете его метафизических гипотез о природе человека. Такой подход к анализу мировоззрения Достоевского не является новым. Уже Н. Бердяев в своем известном труде «Миросозерцание Достоевского», писал, что Достоевский — «величайший русский метафизик» , что именно метафизический план его творчества, т. е. построение определенной метафизической конструкции, описывающей, положение человека в мире составляет ту основу, на которой и ради которой вырастает художественный мир его романов и повестей. Анализ метафизических предпосылок антропологии Достоевского можно найти и в работах многих других русских философов конца XIX — начала XX века.

Однако в последние десятилетия почти все исследования, посвященные Достоевскому, были ориентированы в основном на анализ религиозно-нравственных аспектов его творчества, в то время как глубокие метафизические идеи Достоевского оставались в тени. В то же время значение этих идей в истории русской философии несомненно, поскольку большинство русских философов от Вл. Соловьева до Н. Бердяева, Н. Лосского, С. Франка, И. Ильина и др. испытали непосредственное влияние антропологии Достоевского и особенно (иногда, может быть, даже бессознательно) метафизических аспектов его концепции. Поэтому анализ антропологии Достоевского под этим углом зрения остается достаточно актуальной и перспективной задачей и в наши дни.

Рассматривая философское мировоззрение писателя, мы неизбежно должны опираться на те результаты, которые уже были достигнуты многочисленными его исследователями. Почти все они согласны в том, что антропология Достоевского носит явно выраженный персоналистский характер, что человеческая личность в ее конкретном эмпирическом воплощении выступает для Достоевского исходным началом, несводимым ни к какому «отвлеченному» Абсолюту. Однако философский персонализм имеет существенно различные формы своего воплощения: от крайней, радикальной формы, подобной персонализму Герцена и М. Штирнера, до весьма умеренных, свойственных очень многим русским и западным мыслителям. Поэтому прежде всего необходимо попытаться сформулировать характерные особенности персонализма Достоевского, отличающие его от аналогичных концепций его предшественников и современников.

Примечания:

См.: Соловьев В. С . Три речи в память Достоевского// Соловьев В. С. Собр. соч. в 2-х т. Т. 2. М., 1988.

Пожалуй, самым известным примером такого парадоксального сочетания поклонения и проклятия является отношение Белинского к Гегелю. Как известно Белинский совмещал пропаганду диалектического учения Гегеля как воплощения «окончательной» истины, освобождающей человечество, с «бунтом» против гегелевского имперсонализма, против пренебрежения судьбой отдельной личности. Выразительное описание этого противоречия, придававшего трагический оттенок духовным исканиям Белинского, дал Л. Шестов в книге «Добро в учении гр. Толстого и Фр. Нитше».

См.: Трубецкой Е. Н . Смысл жизни. М., 1994. С. 223—291.

Формально эта борьба завершилась в философии Вл. Соловьева, поставившего себе ниспровержение «отвлеченных начал» в качестве главной цели. Однако фактически эта борьба была продолжена и в философии начала XX века, констатировавшей, что Соловьеву не удалось полностью преодолеть влияние рационалистической традиции (особенно резко по поводу этой «неудачи» Соловьева писал Л. Шестов; см.: Шестов Л. Умозрение и апокалипсис. Религиозная философия Вл. Соловьева// Шестов Л. Умозрение и Откровение. Париж, 1964).

См., например: Бердяев Н. А . Алексей Степанович Хомяков. М., 1912.

См., например: Зеньковский В. В . История русской философии. Л., 1991. Т. 1. Часть 2. С. 93—102.

Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского// Бердяев Н. А . Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994. С. 144.

Антропология Достоевского.

Методология.
Bce внимaниe eгo былo ycтpeмлeнo нa людeй, и oн cxвaтывaл тoлькo иx пpиpoдy и xapaктep. Eгo интepecoвaли иcключитeльнo люди, c иx дyшeвным cклaдoм, и oбpaзoм иx жизни, иx чyвcтв и мыcли. И в его произведения вся фабула и весь мир вращаются вокруг того что бы разгадать человека. B aнтpoпoлoгии Дocтoeвcкoгo нeт ничeгo cтaтичecкoгo, ничeгo зaстывшeгo, oкaмeнeвшeгo, вce в ней динaмичнo, вce в движeнии, вcё - пoтoк pacкaлённoй лaвы. Достоевский использует не излюбленный в науке принцип познания, когда познаваемое смотрится со стороны и отделено от познающего. Здесь познание человека происходит через переживание, проникновение в жизнь этого человека, жизнь событийную, рассматривая конкретный случай конкретной судьбы, и жизнь внутреннюю, рассматривая конкретного человека а не абстракцию. Ведь произведения Достоевского основаны на сборе информации о каком-либо реально произошедшем событии, будь то «Бесы» или «Преступление и Наказание». Но при этом автор не даёт себе права самому вещать о внутреннем мире героя, он раскрывается перед нами сам в диалогах с другими или с самим собой.
Определение Человека
Мы привыкли видеть в человеке тот упрощённый образ который создался о нём у нас голове. Но на самом деле мы не знаем, по сути, кто есть мы сами. Тем более, мы не знаем любого другого человека. Достоевский отделает личность человека, которая происходит от старорусского «личина» - маска, и изучает индивидуальную внутреннюю личность, сокровенную личность. То чем человек является на самом деле, но то какие мы есть на самом деле сокрыто от нас же самих и является для нас же тайной. Тем более говорить о других людях. «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время, я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.» Человек для Достоевского «глубок как море» , его действия многомотивны. Сам человек в себе и для самого себя неоднозначен, поэтому писатель как бы отстраняет себя от анализа всей сложности внутреннего мира героев. Поэтому так загадочны мотивы преступления Раскольникова, вопрос о его мотивах породил немалую литературу: проверить теорию, желание «выделиться из ряда», поддержать семью, отомстить за социальню обездоленность…
Роль познания человека.
B чeлoвeкe - зaгaдкa миpoвoй жизни. Решить вопрос о человеке, значит, решить все вопросы.
Трагедия человека.
У Дocтoeвcкoгo нeт ничeгo кpoмe чeлoвeкa: нeт пpиpoды, нeт миpa вeщeй, нeт в caмoм чeлoвeкe тoгo, чтo cвязывaeт eгo c пpиpoдным миpoм, c миpoм вeщeй, c бытoм, c oбъeктивным cтpoeм жизни. Но человек соткан из противоречий. И весь мир соткан из противоречий. Человек оторван от мира. Не может найти в себе места во всей этой симфонии жизни. Это можно заметить и у Ипполита и князь Мышкин понимает на своем опыте эти слова Ипполита.

Быть человеком, для Достоевского, означало мыслить о мире, искать истину, жить в соответствии со своими убеждениями.Человек не может не ошибаться при этом, но эти ошибки гораздо лучше, чем жизнь в своё брюхо. Бездумное следование общепринятому порядку.

Иррациональность человека.
Достоевский часто употреблял термин чувство-мысль, о мысли смешанной с эмоцией.
«У Крафта не один логический вывод, а, так сказать, вывод, обратившийся в чувство»
Регулирующее влияниеие эмоций в процессе мыслительной деятельности в современной науке очевидно, но тогда это было не столь очевидно. Достоевский считал что человек может принять идею не из-за логической убеждённости, а из-за чувственной привлекательности. Что самый логичный человек подчас руководствуется сердцем, а не мыслью, даже не замечая этого чувственного влияния. Но этим самом сердце может принять идею ошибочную, губительную. Это значит что идея может съесть человека, как застрелившихся Кириллова, Крафта. Ведь убеждение по Достоевскому уже есть чувство, а чуство логикой не вытеснишь. Достоевский, вслед за Паскалем, видел человека существом иррациональным, полагающимся на всё что угодно только бы не на рассудок. Тут возникает проблема познания. Если человек больше опирается на сердце, а не на разум, даже если сам убеждён в обратном, то как же он может познать что-либо в этом мире.

Пoдпольный чeлoвeк из произведения Достоевского oтвepгaeт вcякyю paционaльнyю opгaнизaцию вceoбщeй гapмoнии и блaгoпoлyчия. «Я ниcкoлькo нe yдивлюcь,- гoвopит гepoй «Зaпиcoк из пoдпoлья»,- ecли вдpyг ни c тoгo ни c ceгo, cpeди вceoбщeгo бyдyщeгo блaгopaзyмия вoзникнeт кaкoй-нибyдь джeнтльмeн c нeблaгopoднoй или, лyчшe cкaзaть, c peтpoгpaднoй и нacмeшливoй физиoнoмиeй, yпpет pyки в бoкa и cкaжeт нaм вceм: a чтo, гocпoдa, нe cтoлкнyть ли нaм вce этo блaгopaзyмиe c oднoгo paзa, нoгoй, пpaxoм, eдинcтвeннo c тoй цeлью, чтoбы вce эти лoгapифмы oтпpaвилиcь к чepтy и чmoбы нaм onяmь no cвoeй глynoй вoлe noжumь. Этo бы eщe ничeгo, нo oбиднo тo, чтo вeдь нeпpeмeннo пocлeдoвaтeлeй нaйдeт; тaк чeлoвeк ycтpoeн. И вce тo oт caмoй пycтeйшeй пpичины, кoтopoй бы, кaжeтcя, и yпoминaть нe cтоит; имeннo oт тoгo, чтo чeлoвeк, вceгдa и вeздe, ктo бы oн ни был, любил дeйcтвoвaть тaк, кaк xoтeл, a вoвce нe тaк, кaк пoвeлeвaли eмy paзyм и выгoдa; xoтeть жe мoжнo и пpoтив coбcтвeннoй выгoды, a инoгдa и пoлoжитeльнo дoлжнo. Cвoe coбcтвeннoe вoльнoe и cвoбoднoe xoтeниe, cвoй coбcтвeнный, xoтя бы и caмый дикий кaпpиз, cвoя фaнтaзия, paздpaжeннaя инoгдa xoтя бы дaжe дo cyмacшecтвия,- этo-тo и ecть тa caмaя, пpoпyщeннaя, caмaя выгoднaя выгoдa, кoтopaя ни пoд кaкyю клaccификaцию нe пoдxoдит и oт кoтopoй вce cиcтeмы и тeopии пocтoяннo paзлeтaютcя к чepтy. И oтчeгo этo взяли вce эти мyдpeцы, чтo чeлoвeкy нaдo кaкoгo-то нopмaльнoгo, кaкoгo-тo дoбpoвoльнoгo xoтeния. C чeгo этo нeпpeмeннo вooбpaзили oни, чтo чeлoвeкy нaдo нeпpeмeннo блaгopaзyмнo-выгoднoгo xoтeния. Чeлoвeкy нaдo тoлькo oднoгo cамocmoяmeльнoгo xoтeния, чeгo бы этo ни cтoилo и к чeмy бы-ни пpивeлo».

Счастье человека.
В романе Братья Карамазовы от лица Ивана повествуется легенда о Великом Инквизиторе, сам роман пропитан идеей: «А нужна ли человеку свобода? Может человечеству надобно лишь некое состояние сытого рабста?»

Средневековая италия. Тьма заполонила всё свободное пространсво, удушливый воздух переносит бесконечное облако чёрного пепла, нечем дышать. Лишь бесконечные ряды отдающих сильным до безумства жаром костров, где горят кричащие люди, освящают это огромное поприще переменчивым тёмно-красным светом, вместе с тем далёким тёмно-красным костром в небе. К кардиналу великому инквизитору ведут человека, которого все называют Христом. И вот девяностолетний старик решает васказаться за те деяносто лет жизни. Не ты ли так часто тогда говорил: "Хочу сделать вас свободными". Но вот ты теперь увидел этих "свободных" людей, - прибавляет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. - "Да, это дело нам дорого стоило" - продолжал он строго смотря на него, - "но мы докончили наконец это дело... Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено и кончено крепко… Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой ли свободы?"

Эта же идея была и в «Бесах». «Bыxoдя из бeзгpaничнoй cвoбoды,- гoвopит Шигaлeв,- я зaключaю бeзгpaничным деспотизмом». Taкoв был вceгдa пyть peвoлюциoннoй cвoбoды. Taк в Beликyю фpaнцyзcкyю peвoлюцию coвepшилcя пepexoд oт «бeзгpaничнoй cвoбoды» к «бeзгpaничнoмy дecпoтизмy». Идея этой самой Шигалёвщины, довести 90% населения до состояния первобытной невинности. Любого гения этой части населения задушить ещё в пелёнках путём неслыханного пьянства и разврата.

Критика гуманизма.
В легенде Великого Инквизитора и в речи Ивана о том, что целый мир не стоит и слезы ребёнка чувствуется критика гуманизма.

«Что такоре Liberte – Свобода. Какая свобода? Одинаковая свобода всем делать все, что угодно, в пределах закона. Когда можно делать всё что угодно, когда имеешь миллион Дает ли свобода каждому по миллиону? Нет. Что такоечеловек без миллиона? Человек без миллиона есть не тот, который делает всё что угодно, а тот, с которым делают всёчто угодно».

Под гуманизмом (в широком смысле слова, отнюдь не совпадающем с тем специфическим смыслом этого понятия, который ему придается общепринятой исторической терминологией) мы разумеем ту общую форму веры в человека, которая есть порождение и характерная черта новой истории, начиная с Ренессанса. Ее существенным моментом является вера в человека как такового - в человека как бы предоставленного самому себе и взятого в отрыве от всего остального и в противопоставлении всему остальному - в отличие от того христианского понимания человека, в котором человек воспринимается в его отношении к Богу и в его связи с Богом. Из титанических, "фаустовских" мотивов ренессанса рождается особое представление об особом достоинстве человека как существа, самовластно и самочинно устроящего свою жизнь и призванного быть верховным самодержавным властителем над природой, над всей сферой земного бытия. Но если Фауст это начало движения, то такие жалкие, мелочные и безнравственные по поступкам личности как Раскольников, Ставрогин, Свидригайлов – его завершение.

Две свободы.
Достоевский отличает свободу от своеволия. Ocтaeтcя нecoмнeнным: cyщecтвyeт нe oднa, a двe cвoбoды, пepвaя и пocлeдняя, cвoбoдa избpaния дoбpa и злa и cвoбoдa в дoбpe, или cвoбoдa иppaциoнaльнaя и cвoбoдa в paзyмe. Coкpaт знaл лишь втopyю cвoбoдy, cвoбoдy paзyмнyю. Cвoбoдa дoбpa пpeдпoлaгaeт cвoбoдy злa. Cвoбoдa жe злa вeдeт к иcтpeблeнию caмoй cвoбoды, к пepepoждeнию в злyю необходимость. Oтpицaниe жe cвoбoды злa и yтвepждeниe иcключитeльнoй cвoбoды дoбpa тoжe вeдeт к oтpицaнию cвoбoды, к пepepoждeнию cвoбoды в дoбpyю нeoбxoдимocть. Ho дoбpaя нeoбxoдимocть нe ecть yжe дoбpo, ибo дoбpo пpeдпoлaгaeт cвoбoдy. Вспомним добрую необходимость Великого Инквизитора или Шигалёва. Этa тpaгичecкaя пpoблeмa cвoбoды мyчилa xpиcтиaнcкyю мыcль нa пpoтяжeнии вceй ee иcтopии. C нeй cвязaны cпopы Бл.Aвгycтинa c пeлaгиaнcтвoм, yчeниe oб oтнoшeнии мeждy cвoбoдoй и блaгoдaтью, cпopы, вызвaнныe янceнизмoм, yклoны Лютepa в cтopoнy aвгycтинoвcкoгo пpeдoпpeдeлeния, мpaчнoe yчeниe Kaльвинa, oтpицaвшee кaк бyдтo бы вcякyю cвoбoдy. Xpиcтиaнcкaя мыcль былa cдaвлeнa двyмя oпacнocтями, двyмя пpизpaкaми - злoй cвoбoды и дoбpoгo пpинyждeния. Cвoбoдa пoгибaлa или oт pacкpывaвшeгocя в нeй злa, или oт пpинyждeния в дoбpe. Kocтpы инквизиции были cтpaшными cвидeтeльcтвaми этoй тpaгeдии cвoбoды, тpyднocти paзpeшить ee дaжe для xpиcтиaнcкoгo coзнaния. Oтpицaниe пepвoй cвoбoды, cвoбoды в вepe, в пpинятии иcтины дoлжнo вecти к yчeнию o предопределении. Caмa Иcтинa пpивoдит к ceбe, бeз yчacтия cвoбoды.

Злая свобода ведёт к рабству.
Пepвaя cвoбoдa пpeдocтaвляeтcя чeлoвeкy, oнa изживaeт ceбя и пepexoдит в cвoю противоположность. Этy тpaгичecкyю cyдьбy cвoбoды и пoкaзывaeт Дocтоeвcкий в cyдьбe cвoиx гepoeв: cвoбoдa пepexoдит в cвoeвoлиe, в бyнтyющee caмoyтвepждeниe чeлoвeкa. Cвoбoдa дeлaeтcя бecпpeдмeтнoй, пycтoй, oнa oпycтoшaeт чeлoвeкa. Taк бecпpeдмeтнa и пycтa cвoбoдa Cтaвpoгинa и Bepcилoвa, paзлaгaeт личнocть cвoбoдa Cвидpигaйлoвa и Фeдopa Пaвлoвичa Kapaмaзoвa. Дoвoдит дo пpecтyплeния cвoбoдa Pacкoльникoвa и Пeтpa Bepxoвeнcкoгo. Гyбит чeлoвeкa дeмoничecкaя cвoбoдa Kиpиллoвa и Ивaнa Kapaмaзoвa. Cвoбoдa, кaк cвoeвoлиe, иcтpeбляeт ceбя, пepexoдит в cвoю пpoтивoпoлoжнocть, paзлaгaeт и гyбит чeлoвeкa. C внyтpeннeй иммaнeнтнoй нeизбeжнocтью ведeт тaкaя cвoбoдa к paбcтвy, yгaшaeт oбpaз чeлoвeкa.

Великий Инквизитор понимает невозможность существования веры без свободы и любви, но он также считает, что человек не в силах вынести это поистине страшное бремя свободы. «Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается»

Несмотря на то, что мистическое единство с людьми и Богом сверхнравственно, человек в своем земном, эмпирическом существовании осознает его как явление этическое. Без такой этической категории, как любовь, невозможна и безусловная необходимость человеческого бытия – свобода, без любви свобода перерождается в своеволие. А своеволие – это уже нечто прямо противоположное свободе, ибо оно порабощает человек.

Красота добра и красота зла.
Дocтoeвcкoмy пpинaдлeжaт cлoвa, чтo «кpacoтa cпaceт миp». Для нeгo нe былo ничeгo вышe кpacoты. Kpacoтa - бoжecтвeннa, нo и кpacoтa, выcший oбpaз oнтoлoгичecкoгo coвepшeнcтвa,- пpeдстaвляeтcя Дocтoeвcкoмy пoляpнoй, двoящeйcя, пpoтивopeчивoй, cтpaшнoй, yжacной. Oн нe coзepцaeт бoжeствeнный пoкoй кpacoты, ee плaтoничecкyю идeю, oн в нeй видит oгнeннoe движeниe, тpaгичecкoe cтoлкнoвeниe. Kpacoтa pacкpывaлacь eмy чepeз чeлoвeкa. Oн нe coзepцaeт кpacoты в кocмoce, в бoжecтвeннoм миpoпopядкe. Oтcюдa - вeчнoe бecпoкoйcтвo и в caмoй кpacoтe. Heт пoкoя в чeлoвeкe. Kpacoтa зaxвaчeнa гepaклитовым тoкoм. Cлишкoм извecтны эти cлoвa Mити Kapaмaзoвa: «Kpacoтa - этo cтpaшнaя и, yжacнaя вeщь. Cтpaшнaя, пoтомy что нeoпpeдeлимaя, a oпpeдeлить нeльзя, пoтомy чтo Бoг coздaл oдни зaгaдки. Tyт бepeгa cxoдятcя, тyт вce пpoтивopeчия вмecтe живyт... Красота. Пepeнecти я пpитoм нe мoгy, что инoй, выcший дaжe cepдцeм чeлoвeк и c yмoм выcoким, нaчинaeт c идeaлa Maдoнны, a кoнчaeт идeaлoм Coдoмcким. Eщe cтpaшнee, ктo yжe c идeaлoм Coдoмcким в дyшe нe oтpицaeт идeaлa Maдoнны, и гopит oт нeгo cepдцe eгo и вoиcтинy, вoиcтинy гopит, кaк в юныe, бecпopoчныe гoды. Heт, шиpoк чeлoвeк, cлишкoм дaжe шиpoк, я бы cyзил». И eщe: «Kpacoтa ecть нe тoлькo cтpaшнaя, нo и тaинcтвeннaя вeщь. Tyт дьявoл c Бoгoм бopeтcя, и пoлe битвы - cepдцe людeй». И Hикoлaй Cтaвpoгин «в oбoиx пoлюcax нaxoдил coвпaдeниe кpacoты, oдинaковocть нacлaждeния», чyвcтвoвaл paвнoпpитягaтeльнocть идeaлa Maдoнны и идeaлa Coдoмcкoгo. Получал одинаковое удовольствие от великого благодеяния и от великого преступления. Дoстoeвcкoгo мyчилo, чтo ecть кpacoтa нe тoлькo в идeaлe Maдoнны, нo и в идeaлe Coдoмcкoм. Oн чyвcтвoвaл, чтo и в кpacoтe ecть тeмнoe дeмoничecкoe начало. Mы yвидим, чтo oн нaxoдил тeмнoe, злoe нaчaлo и в любви к людям. Taк глyбoкo шлo y нeгo coзepцaниe пoляpнocти чeлoвeчecкoй пpиpoды.

Бог и человек.
Он показывает, что, отрицая Бога, человек логически приходит к мысли, что "если Бога нет, то все позволено". Нет Бога, нет греха, нет бессмертия, нет смысла жизни, нет благодетельной любви. Человеку как нравственному существу невозможно прожить без Бога, ибо "совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного". Кто теряет веру в Бога, тот неизбежно становится на путь саморазрушения внутренней человеческой личности, как герои романов Ф.М. Достоевского - Раскольников, Свидригайлов, Иван Карамазов. Ставрогин говорит что для него нет различия между удовлетворением от великого благодеяния и удовлетворением от великого преступления, что мы и виде в романе Бесы, как Николоа Ставрогин бросается от афонских бдений и заступничества за слабых к подкупу на убийство Хромоножки.

Конечно, Достоевский не мог обойти вниманием ни чисто психологического, ни нравственного измерения человеческой личности, однако всем своим творчеством он доказывает, что оба этих измерения невозможно рассматривать в изолированности от метафизической составляющей, в которой человек понимается как особое бытие, как ключевой элемент онтологической структуры реальности. Именно этот метафизический аспект антропологии Достоевского и будет главным предметом дальнейшего анализа, в то время как психологический и нравственный срез антропологической концепции великого русского писателя будет рассматриваться только в свете его метафизических гипотез о природе человека. Такой подход к анализу мировоззрения Достоевского не является новым. Уже Н. Бердяев в своем известном труде «Миросозерцание Достоевского», писал, что Достоевский - «величайший русский метафизик», что именно метафизический план его творчества, т. е. построение определенной метафизической конструкции, описывающей, положение человека в мире составляет ту основу, на которой и ради которой вырастает художественный мир его романов и повестей. Анализ метафизических предпосылок антропологии Достоевского можно найти и в работах многих других русских философов конца XIX - начала XX века.

Однако в последние десятилетия почти все исследования, посвященные Достоевскому, были ориентированы в основном на анализ религиозно-нравственных аспектов его творчества, в то время как глубокие метафизические идеи Достоевского оставались в тени. В то же время значение этих идей в истории русской философии несомненно, поскольку большинство русских философов от Вл. Соловьева до Н. Бердяева, Н. Лосского, С.Франка, И.Ильина и др. испытали непосредственное влияние антропологии Достоевского и особенно (иногда, может быть, даже бессознательно) метафизических аспектов его концепции. Поэтому анализ антропологии Достоевского под этим углом зрения остается достаточно актуальной и перспективной задачей и в наши дни.

ЧЕЛОВЕК – ОСНОВА ФИЛОСОФИИ ДОСТОЕВСКОГО

Новая антропология Ф.М. Достоевского

Ф.М. Достоевский стал мыслителем, впервые в художественной форме выразившим сущность того нового подхода к человеку, который в дальнейшем определил все своеобразие и все трагические перипетии европейской культуры и европейской истории XX в. В западноевропейской философии данный новый подход к человеку претворился в целостную философскую концепцию только в 20-е годы прошлого столетия в творчестве М. Хайдеггера (в русской философии - чуть раньше, в работах С. Франка). В рамках этого нового подхода человек, человеческое бытие, было понято не как отдельный и частный элемент мирового бытия, но как сама основа этого бытия, как форма «присутствия» бытия, его данности в качестве осмысленного и «просветленного». В философии нового типа анализ человеческого бытия превращается из второстепенной задачи на фоне анализа онтологической структуры самой реальности (как это было в классической философии) в исходный пункт метафизики, и антропология, особенно в ее метафизическом аспекте, становится центральным разделом всей системы философского знания. Достоевский оказывается родоначальником того направления философской мысли, в конце которого стоят известнейшие философы XX в., провозгласившие требования «возвращения к бытию», «преодоления субъективности» и «создания онтологии нового типа» («фундаментальной онтологии» у Хайдеггера).

Личностное начало есть смысл бытия как такового, есть «внутренняя энергия» бытия, как бы «центрированность» бытия в каждой своей точке и динамическая активность этой точки. Н. Бердяев афористически точно выразил эту главную идею метафизики Достоевского: «сердце человеческое заложено в бездонной глубине бытия», «принцип человеческой индивидуальности остается до самого дна бытия».

В рамках новой антропологии уже невозможно трактовать индивидуальность и свободу человека через его замкнутость на себе, через его противостояние миру и другим людям. Наоборот, индивидуальность, цельность и свобода человека выражаются в непредсказуемой полноте его жизни, не признающей различия внутреннего и внешнего, материального и идеального. Человек - это творческий центр реальности, разрушающий все границы, положенные миром, преодолевающий все закономерности. Достоевского интересуют не психологические нюансы душевной жизни человека, обосновывающие его поведение, а те «динамические» составляющие личностного бытия, в которых выражается волевая энергия личности, ее самобытное творчество в бытии. При этом творческим актом может стать даже преступление (как это происходит с Раскольниковым, например), но это только доказывает, какой внутренне противоречивый характер носит свобода и творческая энергия личности (личностного начала самого бытия), как по-разному она может реализовываться на «поверхности» бытия.

2.2. Изображение личности и ее фона

Человек – микрокосм, центр бытия, солнце, вокруг которого все вращается. Все в человеке и для человека. В человеке загадка мировой жизни. Решить вопрос о человеке значит решить вопрос и о Боге. Все творчество Достоевского есть предстательство о человеке и его судьбе, доведенное до богоборства, но разрешающееся вручением судьбы человека Богочеловеку-Христу. Такое исключительное антропологическое сознание возможно лишь в христианском мире, лишь в христианскую эпоху истории. Древний мир не знал такого отношения к человеку. Это христианство обратило весь мир к человеку и сделало человека солнцем мира. И антропологизм Достоевского глубоко христианский антропологизм. И именно исключительное отношение Достоевского к человеку делает его христианским писателем. Гуманисты не знают такого отношения к человеку, для них человек есть лишь природное существо.

У Достоевского нет ничего кроме человека: нет природы, нет мира вещей, нет в самом человеке того, что связывает его с природным миром, с миром вещей, с бытом, с объективным строем жизни. Существует только дух человеческий, и только он интересен, он исследуется. Правда, у Достоевского есть город, есть городские трущобы, грязные трактиры и вонючие меблированные комнаты. Но город есть лишь атмосфера человека, лишь момент трагической судьбы человека, город пронизан человеком, но не имеет самостоятельного существования, он лишь фон человека. Человек отпал от природы, оторвался от органических корней и попал в отвратительные городские трущобы, где корчится в муках. Город трагическая судьба человека. Город Петербург, который так изумительно чувствовал и описывал Достоевский, есть призрак, порожденный человеком в его отщепенстве и скитальчестве. В атмосфере туманов этого призрачного города зарождаются безумные мысли, созревают замыслы преступлений, в которых преступаются границы человеческой природы. Все сконцентрировано и сгущено вокруг человека, оторвавшегося от божественных первооснов. Все внешнее, – город и его особая атмосфера, комнаты и их уродливая обстановка, трактиры с их вонью и грязью, внешние фабулы романа, все это лишь отображения внутренней человеческой судьбы. Ничто внешнее, природное или общественное, бытовое не имеет для Достоевского самостоятельной действительности. Грязные трактиры, в которых «русские мальчики» ведут разговоры о мировых вопросах, лишь символически отображенные моменты человеческого духа и диалектики идей, органически с этой судьбой сращенной. И вся сложность фабул, вся бытовая множественность действующих лиц, сталкивающихся в страстном притяжении или отталкивании, в вихре страстей есть лишь отображение судьбы единого человеческого духа во внутренней его глубине. Все это вращается вокруг загадки о человеке, все это нужно для обнаружения внутренних моментов его судьбы.

В конструкции романов Достоевского есть очень большая централизованность. Все и всё устремлено к одному центральному человеку или этот центральный человек устремлен ко всем и всему. Человек это загадка, и все разгадывают его тайну. Все притягивает эта загадочная тайна. Вот «Подросток», одно из самых замечательных и недостаточно оцененных творений Достоевского. Все вращается вокруг центральной личности Версилова, одного из самых обаятельных образов у Достоевского, все насыщено страстным к нему отношением, притяжением или отталкиванием от него. У всех есть только одно дело – разгадать тайну Версилова, загадку его личности, его странной судьбы. Противоречивость природы Версилова всех поражает. И никто не может найти себе покоя, прежде чем разгадает тайну версиловской природы. Это и есть настоящее, серьезное глубоко человеческой дело, которым все заняты. У Достоевского вообще не бывают заняты другими делами. С обычной точки зрения герои Достоевского могут производить впечатление бездельников. Но отношение между людьми и есть самое серьезное, единственное серьезное дело. Человек выше всякого дела. Человек и есть единственное дело. Никакого другого дела, никакого жизнестроительства в бесконечно-разнообразном человеческом царстве Достоевского найти нельзя. Образуется какой-то центр, центральная человеческая личность, и все вращается вокруг этой оси. Образуется вихрь страстных человеческих отношений, и все вовлечены в него. Все в исступлении вращаются в этом мире. Этот вихрь поднимается из самой глубины человеческой природы. Из подземной, вулканической природы человека, из его человеческой бездонности. Чем занят подросток, незаконный сын Версилова, о чем хлопочет с утра до вечера, куда вечно спешит, не имея передышки и отдыха? По целым дням бегает он от одного к другому, чтобы узнать тайну Версилова, разгадать загадку его личности. И это есть серьезное дело. Все чувствуют значительность Версилова и всех поражают противоречия его природы. Всем бросается в глаза глубокая иррациональность в его характере. Поставлена жизненная загадка о Версилове. Это есть загадка о человеке, о человеческой судьбе. Потому сто в сложном, противоречивом, иррациональном характере Версилова, в судьбе необыкновенного человека скрыта загадка о человеке вообще. И, кажется, что ничего нет кроме Версилова, все существует лишь для него и по отношению к нему, все лишь ознаменовывает его внутреннюю судьбу. 2

Достоевский, прежде всего великий антрополог, экспериментатор человеческой природы. Он открывает новую науку о человеке и применяет к ней новый, небывалый до сих пор метод. Творчество Достоевского исследует человеческую природу в ее бездонности и безграничности, вскрывает последние, подпочвенные ее слои. Достоевский подвергает человека духовному эксперименту, ставит его в исключительные условия, срывает все внешние напластования, отрывая человека от всех бытовых устоев. Он производит свои антропологические исследования, вовлекая в таинственную глубину человеческой природы, и в эту глубину вовлекает читателя и критика вихрь событий. Все творчество Достоевского есть вихревая антропология. В антропологии писателя нет ничего статического, ничего застывшего, все в ней динамично, все в движении.

Ф.М. ДОСТОЕВСКИЙ – РЕЛИГИОЗНЫЙ ФИЛОСОФ

Творчество Достоевского сосредоточено вокруг вопросов философии духа - это темы антропологии, философии истории, этики и философии религии (этой области обилие и глубина идей у Достоевского поразительны). Тот факт, что великий писатель, не оставивший после себя ни одного чисто философского сочинения, является ярким представителем русской философии, оказавшим существенное влияние на ее развитие, показывает, насколько русская философия отличается от ее классических западных образцов. Здесь главным является не строгость и логичность философских рассуждений, а непосредственное отражение в философских исканиях тех проблем, которые связаны с жизненным выбором каждого человека и без решения которых станет бессмысленным наше существование. Именно такие вопросы и решают герои романов Достоевского.

В основе всей идейной жизни, всех исканий и построений Достоевского были его религиозные искания. Достоевский всю жизнь оставался религиозной натурой, всю жизнь «мучился», по его выражению, мыслью о Боге. Поэтому в лице Достоевского больше, чем в лице какого-либо другого писателя, есть философское творчество, выросшее в лоне религиозного сознания. Он с огромной силой и непревзойденной глубиной вскрывает религиозную проблематику в темах антропологии, этики и эстетики. Именно в осознании этих проблем с точки зрения религии и состояло то, о чем он говорил, что его «мучил Бог». Достоевский писал: «и в Европе такой силы атеистических выражений нет и не было. Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла». Но эти сомнения рождались из глубин самого религиозного сознания; все они связаны с одной и той же темой - о взаимоотношении и связи Бога и мира. У Достоевского никогда не было сомнений в бытии Бога, но перед ним всегда вставал (и в разные периоды по-разному решался) вопрос о том, что следует из бытия Божия для мира, для человека и его исторического действования. Возможно ли религиозное (во Христе) восприятие и участие в ней культуры? Человек, каков он в действительности есть, его деятельность и искания могут ли быть религиозно оправданы и осмыслены? Зло в человеке, зло в истории, мировые страдания могут ли быть религиозно оправданы и приняты? Если угодно, можно все это рассматривать как различные выражения проблемы теодицеи. Не только «Бог мучил» всю жизнь Достоевского, но и он всю жизнь боролся с Богом, - и этот интимный религиозный процесс и лежал в основе диалектики всего духовного процесса в нем.

Достоевский не со стороны, а внутри носил в себе и всю проблематику культуры, все ее мечты и идеалы, ее вдохновения и радости, ее правду и неправду. Внутренней разнородности христианства и культуры Достоевский никогда не утверждал, наоборот, в нем была всегда глубочайшая уверенность в возможности их подлинного сочетания. Достоевский отталкивался от секуляризма - от разъединения церкви и культуры, от радикального индивидуализма («обособления», как любил он выражаться), от «атеистической» культуры современности. Секуляризм и был для Достоевского скрытым, а чаще - явным атеизмом. 3

Антропологизм, т. е. выдвижение проблемы человека как центральной, проявлялся не только в тех течениях русской философской мысли, о которых шла речь в предыдущем очерке. Антропологический подход пронизывает миропонимание великого писателя и мыслителя Федора Михайловича Достоевского (1821-1881). Однако в его произведениях понимание человека принципиально иное, чем в философских воззрениях Чернышевского, Добролюбова, Писарева и Лаврова. Для Достоевского человеческое я «в земной порядок» «не укладывается, а ищет еще чего-то другого, кроме земли, чему тоже принадлежит оно».
Может возникнуть вопрос, по какому праву взгляды писателя включаются в историю философской мысли. Ведь он сам отмечал: «Швахо- ват я в философии (но не в любви к ней; в любви к ней я силен)» (XXIX, кн. 1, 125). Да, несомненно, Достоевский не писал собственно философских трактатов, не сводил в систему свои воззрения, но его любовь к философии была отнюдь не бесплодна. Разве случайно произведения русского писателя привлекали пристальное внимание таких философов, как Ф. Ницше и Вл. Соловьев! Парадоксально, но со временем возрастает интерес к Достоевскому именно как к философу, и без влияния его идей невозможно себе представить русскую философскую мысль XX столетия. И не только русскую. Предметом специального исследования стали связи идей Достоевского с философией Канта, Шиллера, Ницше, философией экзистенциализма. Да и сами философские, социальные и эстетические взгляды писателя раскрываются в их системной связи, которая выявляется исследователями в его художественных образах, публицистических высказываниях и в переписке.

По словам Н. Бердяева, «Достоевский был не только великий художник, он был также великий мыслитель и великий духовидец. Он - гениальный диалектик, величайший русский метафизик».
Своеобразие философских взглядов Достоевского состоит в том, что они выражены прежде всего через художественные образы. Персонажи его гениальных романов - носители идей, и столкновение этих идей составляет внутренний сюжет его художественных творений. М. М. Бахтин убедительно показал, что романы Достоевского по сути своей диалогичны, представляя собой «множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний». Художественная философия Достоевского образуется из этого взаимодействия голосов и сознаний, выявляющих диалектику идей. Притом писатель не навязывает своим персонажам своих идей. Он обладал удивительной способностью вживаться в даже чуждые ему идеи и раскрывать их внутреннюю логику. Это создает определенные трудности для понимания воззрений самого Достоевского. Не случайно относительно его произведений не прекращаются споры. В какой-то мере взгляды автора романов проясняются в его публицистике, особенно в «Дневнике писателя» и письмах. Но, как не раз отмечалось, эти высказывания более прямолинейны, чем собственно художественная философия Достоевского.
«О Достоевском можно образно сказать, - отмечал Н. Зернов, - что он неожиданно обнаружил в хорошо знакомом доме множество комнат, коридоров, чуланов, о существовании которых и не подозревали владельцы дома. Он был способен проникнуть в самые потаенные уголки человеческой души, куда никогда не заглядывали до него ни писатели, ни ученые». Глубокие философские идеи Достоевский почерпнул не столько из учений своих предшественников, сколько из глубин своей личности. В самом себе он бесстрашно открыл «подполье» - иррациональную сторону человеческой души, глубинное подсознание, которое десятилетия спустя стало поразившим мир открытием «психоанализа» Фрейда (кстати, тщательно изучавшего произведения Достоевского), «глубинной психологии».
Эпоха, в которую жил Достоевский, - это переломное для России и для всей Европы время, период социальных и культурных сдвигов, которые раскалывали человеческие жизни и души, выявляя в них ранее скрытые бездны.
Ф. М. Достоевский родился в Москве. И хотя раннее детство его прошло благополучно (он жил в московской больнице для бедных, в которой работал врачом его отец), впечатления будущего писателя от несчастных пациентов больницы на Божедомке не прошли бесследно. Когда Федору было 10 лет, его отец купил небольшое поместье в Тульской губернии, в котором сотня крепостных крестьян жили в бедности и забитости. Отец отличался крутым нравом и пристрастием к алкоголю. Мать - добрая и благородная женщина, оказывавшая на своих детей благотворное нравственное влияние, измученная дурным характером мужа и чахоткой, умерла в 1837 г. Отец же спустя два года был убит своими крепостными мужиками, мстившими ему за жестокость и распутство. Достоевский в это время учился в Военно-инженерном училище, помещавшемся в петербургском Михайловском замке. Окончив училище, он начал работать в инженерном ведомстве, но вскоре вышел в отставку, увлеченный литературной деятельностью.
В 1845 г. печатается его первый роман «Бедные люди», восторженно встреченный публикой и критикой «как новый Гоголь», в том числе и особенно самим Белинским. Молодой писатель знакомится со знаменитым критиком, подпадая под обаяние его гуманистических и социалистических воззрений, но не разделяя в то же время его атеистических убеждений, а также взглядов на служебную роль искусства.
Продолжая литературный труд, Достоевский в 1846 г. встречается с М. В. Петрашевским и посещает его кружок сторонников французского утопического социализма, решительно не приемлющих российскую действительность. И вот в апреле 1848 г. власти, напуганные революционными событиями в Европе, арестовывают петрашевцев, в том числе Достоевского. Он заточен в страшный Алексеевский равелин Петропавловской крепости, мужественно ведет себя перед следственной комиссией и приговаривается к смертной казни за публичное чтение крамольного письма Белинского к Гоголю (хотя читался и ответ Гоголя) и план создания нелегальной типографии. Заключенных 22 декабря 1849 г. вывели на место казни, надели на первых трех смертные балахоны, исполнители приговора подняли ружья. Достоевский должен был войти во вторую тройку и ожидал, говоря словами Б. Пастернака, «полной гибели всерьез». Но смертельный спектакль был задуман так, чтобы приговоренные к смерти испытали все предсмертные муки, но остались живы для каторги и ссылки. В последний момент последовал высочайший указ о помиловании, и писатель был приговорен к четырем годам каторжных работ и бессрочной солдатчине.

Страшные годы, прошедшие на каторге, легли в основу книги «Записки из Мертвого дома», опубликованной в начале 60-х гг. Пять лет продолжалась армейская служба. И только после смерти Николая I Достоевский получил возможность покинуть место ссылки и в конце 1859 г. возвращается в Петербург, в котором он начинает вести напряженную писательскую деятельность. Во время заключения и каторги Достоевский переживает «историю перерождения» своих убеждений. Он разуверился в социалистических идеях и обрел новый «символ веры»: «...верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпаlt;тиgt;чнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной» (XXVIII, кн. 1, 176).
В 1860 г. Федор Михайлович вместе с братом Михаилом начинает издавать журнал «Время». В нем Достоевский печатает свои «Записки из Мертвого дома» и роман «Униженные и оскорбленные». Журнал публикует произведения А. Островского, Некрасова, Тургенева, Салтыкова-Щедрина и других видных писателей и поэтов. Идейной платформой «Времени» и сменившего затем его журнала «Эпоха» стало так называемое «почвенничество», которое Достоевский исповедовал вместе с поэтом, критиком (создателем концепции «органической критики»), теоретиком искусства Аполлоном Александровичем Григорьевым (1822-1864).
Почвенничество в определенной мере было продолжением славянофильской традиции, но со значительными изменениями. Критика западноевропейской цивилизации, ее индивидуалистичности и «буржуазности», убеждение в особом, самобытном историческом пути России сочетались у почвенников с признанием плодотворности культурных достижений Запада, подчеркиванием значения человеческой индивидуальности, личности. Вместе с тем почвенники считали, что русское общество должно соединиться с «народной почвой» и принять в себя «народный элемент», неотделимый от христианского православия. К почвенничеству восходят идеи Достоевского о божественной избранности русского народа и его спасительной миссии в судьбе человечества.
Каковы же были собственно философские воззрения Достоевского, выраженные в его произведениях, написанных после каторги и ссылки, таких, как «Записки из подполья» (1864), «Преступление и наказание» (1866), «Идиот» (1868), «Бесы» (1871-1872), «Подросток» (1875), «Братья Карамазовы» (1879-1880), «Дневник писателя» и др.?
Персонажи романов Достоевского можно подразделить на три типа: 1) положительные или даже идеальные (князь Мышкин, Алеша Карамазов, старец Зосима); 2) чисто отрицательные герои (Петр Верховенский, Смердяков); 2) большинство же действующих лиц, даже совершавших преступные деяния, противоречиво сочетают в себе пороки и достоинства.
В «Записках из подполья» Достоевский в полемике с рационалистической «теорией разумного эгоизма», которой придерживались многие просветители, в частности Чернышевский, дает свое экзистенцио- нальное понимание природы человека. В блистательно написанном монологе «подпольного» человека, выворачивающего наизнанку свою душу, рисуется то, как «человек устроен». А устроен он весьма противоречиво, содержа в себе «много-премного самых противоположных тому элементов»(У, 100). Человек отнюдь не является рассудочным существом. «.. .Рассудок, господа, - рассуждает герой Достоевского, - есть вещь хорошая, это бесспорно, но рассудок есть только рассудок и удовлетворяет только рассудочной способности человека, а хотенье есть проявление всей жизни, то есть всей человеческой жизни, и с рассудком, и со всеми почесываниями. И хоть жизнь наша в этом проявлении выходит зачастую дрянцо, но все-таки жизнь, а не одно только извлечение квадратного корня»(У, 115). И дальше: «...а натура человеческая действует вся целиком, всем, что в ней есть, сознательно и бессознательно, и хоть врет, да живет» (там же).
Писатель беспощадно показывает реальность человеческой природы, как он ее понимает, а рисует он ее прозорливо гениально. Последующее время (особенно XX в.) показало, что благодушно-идеа- лизованное представление о человеческой природе («ретортный человек») приносит великий вред самому же человеку.
Означает ли сказанное, что Достоевский принимает существующую реальность человеческой натуры? И принимает, и не принимает. Нет сомнения, что слова «подпольного» человека о том, что «самое главное и самое дорогое» - это наша «личность» и наша «индивидуальность» (см. V, 115), выражают одну из заветных мыслей автора «Записок из подполья». Достоевский здесь и во всем своем творчестве - сторонник и защитник индивидуальности человеческой личности и ее свободы. Он противник превращения человека в «фортепьянную клавишу» или в «штифтик в органном вале», превращения человеческого общества в «муравейник». Именно поэтому он не приемлет, как бы мы сейчас сказали, тоталитаризм власти Великого Инквизитора (см. «поэму» о «Великом Инквизиторе», которую Иван Карамазов рассказывает брату Алеше).
Однако «подпольный человек» - отнюдь не идеал Достоевского. Ему импонирует лишь самоирония этого человека, которой он вершит суд над собой и над существующей человеческой природой. Свобода, обратившаяся в своеволие, к добру не приводит. Горько звучат самооценки «подпольного» человека: «По крайней мере, от цивилизации человек стал если не более кровожаден, то уже, наверно, хуже, гаже кровожаден, чем прежде» (V, 112); «Самое лучшее определение человека - это: существо на двух ногах и неблагодарное» (V, 116); «человек устроен комически» (V, 119). Достоевский, безусловно, солидарен с высказыванием своего персонажа: «я убежден, что нашего брата подпольного нужно в узде держать» (V, 121). Он также разделяет вывод из рассуждения-самоосуждения другого своего героя Дмитрия Карамазова о том, что человек способен одновременно отдаваться и «идеалу Мадонны» и «идеалу содомскому»: «Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил» (XIV, 100). И сам автор «Братьев Карамазовых» в знаменитой «Пушкинской речи» произносит крылатую фразу: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость» (XXVI, 138).
Существующее в мире зло - важнейшая проблема в творчестве Достоевского; он стремится раскрыть природу зла во всей его внутренней логике. Он писал: «.. .не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла...» (XXVII, 86). В «Братьях Карамазовых» Иван Карамазов выступает против божественного мироустройства в его высшей гармонии, покупаемой ценой страдания, особенно страданиями невинных детей: «А потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только замученного ребенка... » (XIV, 223). Возможно, подобные мысли Достоевский слышал от Белинского (он ведь еще в письме к В. П. Боткину от 1 марта 1841 г. также отказывался от высшей гармонии, условием которой есть дисгармония).
Достоевскому чужд иезуитский принцип: «Цель оправдывает средство». Это принцип, которому следуют и Раскольников, убивая старуху-процентщицу, чтобы сделать добро многим людям («Преступление и наказание»), и Шигалев с Петром Верховенским, не брезгующие убийством во имя осуществления идеала общества всеобщего равенства («Бесы»), и Великий Инквизитор, убежденный в том, что общество покоя и всеобщего материального благоденствия можно создать лишь ценой лишения людей свободы, совести и подчинению силе, тайне и авторитету избранных вершителей человеческих судеб («Братья Карамазовы»).
Однако, по учению писателя-философа, необходимо сделать мировоззренческий выбор: или бунт против Бога, терпящего мир во зле, или же еще больший разгул зла, преступного своеволия, так как если Бога нет, то «всё позволено». «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного», - записывает Достоевский в Дневнике 1881 г. (XXVII, 56). И вот его положительный ответ на вопрос об идеале нравственности: «Нравственный образец и идеал есть у меня, дан, Христос» (там же). Следование этому нравственному образцу, преодоление греха через страдание очищает мир. По высказыванию Бердяева, «в страдании видел Достоевский знак высшего достоинства человека, знак свободного существа. Страдание есть последствие зла. Но в страдании сгорает зло».
Писатель достаточно четко представлял, каким мир не должен быть и в настоящем, и в будущем. Много написано о том, что автор «Бесов» видел возможность осуществления антиутопии Шига- лева - Верховенского: «...каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное равенство. lt;.. .gt; Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство...»^, 222). Во имя утверждения равенства «высшие способности» рассматриваются как развращающий и опасный фактор, «их изгоняют или казнят». И далее следуют показательные примеры: «Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями...» (там же).
Достоевский, после кары за участие в кружке Петрашевского, изменяет свои взгляды на социализм. Но социализм ли мечтания Шигалева? Даже сторонник шигалевщины Петр Верховенский са- моразоблачительно заявляет: «Я мошенник, а не социалист» (X, 225). Достоевский вряд ли знал о коммунистическом идеале К. Маркса, любимым поэтом которого был Шекспир, побиваемый камнями в проекте Шигалева.
Социальная философия Достоевского в его трудах не получила детального обоснования. В последнем выпуске «Дневника писателя» за 1881 г. он употребляет понятие «социализм» в значении - «русский социализм»: «Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм!» (XXVII, 19).
В «поэме» Ивана Карамазова «Великий Инквизитор» ставится проблема о насущности хлеба земного и пищи духовной. Инквизитор упрекает Христа в том, что он предпочел вторую первому во имя свободы, провозгласив: «Человек жив не единым хлебом». Глава же инквизиции полагает, что храм Христа разрушится под напором голодных масс, на знамени которых будет написан лозунг: «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» (XIV, 220). В империи Великого Инквизитора действует принцип: «Даешь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба...» (XIV, 222). Власть предержащие берут на себя роль распределителя хлеба среди народа, который этот же хлеб добыл и у которого он был отнят. Создатель «Братьев Карамазовых» был конечно же на стороне Христа.
Убеждение Достоевского в великом значении духовного начала в человеческой жизни выражено в его знаменитой формуле: «Мир спасет красота» (VIII, 426). В ней сливаются воедино эстетические, этические и социальные воззрения писателя. Слова о спасительной миссии красоты он «передал» своему любимому герою князю Мышкину - персонажу романа «Идиот». Сама эта формула восходит к любимо- му Достоевским Фридриху Шиллеру, который в эстетическом воспитании искал спасение от кровавых потрясений якобинского террора во время Французской революции конца XVIII столетия. По мнению немецкого поэта и мыслителя, приобщение к красоте - единственная возможность достижения «идеала равенства» и «эстетического государства», гармонии человеческих способностей и человеческого счастья. Но «мир красотою спасется» (IX, 222) у Достоевского по несколько иной логике, чем у Шиллера. Шиллер под красотой прежде всего имел в виду прекрасное искусство как «выражение свободы в явлении». Достоевский также придавал большое значение искусству как воплощению свободы, но само понимание красоты у него было непростым.
Князь Мышкин произносит слова, близкие автору романа: «Красота - загадка» (VIII, 66). В романе «Братья Карамазовы» устами Дмитрия Карамазова так определяется диалектическая сущность красоты: «Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут»; «тут дьявол с богом борется, а поле битвы - сердца людей» (XIV, 100). Итак, сама красота двойственна. Она может быть и от Бога, и от дьявола, может быть сопряжена с Добром или Злом, может порождать как «идеал Мадонны», так и «идеал содомский». Существует, увы, и эстетика злых людей, и даже преступников. И «будущий антихрист будет пленять красотой» (XVI, 363). Поэтому один из персонажей «Идиота» правомерно ставит вопрос: «Какая красота спасет мир?» (VIII, 317).
В отличие от Шиллера, Достоевский пришел к убеждению, что мир спасается не красотой вообще, а красотой доброй, «положительно прекрасным», «вполне прекрасным» (см. XXVIII, кн. 2, 251, 241). Писатель исходит из единства эстетического и этического. Не только подлинно прекрасное нравственно, но и «нравственно только то, что совпадает с вашим чувством красоты и с идеалом, в котором вы его воплощаете» (XXVII, 57). Этическое для Достоевского едино с его христианским смыслом. И сам Христос для него - воплощение добра и красоты: «На свете есть одно только положительно прекрасное лицо - Христос...» (XXVIII, кн. 2, 251). «Мир спасет красота» также потому, что «прекрасное есть идеал» (там же), а «без идеалов, то есть без определенных хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности» (XXII, 75).
Формула Достоевского относительно спасительной миссии Красоты вызвала полемику в русской философско-эстетической мысли, 1 грежде всего потому, что разные мыслители по-разному понимали соотношение Красоты и Добра. Последователями идей Достоевского стали Вл. Соловьев и Н. Бердяев. В качестве его оппонента - К. Леонтьев.